— Тогда я могу засунуть их обратно.

Ее отец опешил:

— Ты можешь засунуть кошмары обратно?

— Да... я..., — она чуть было не рассказала ему о Глене Фаркусе, потом решила, что лучше не стоит. — Думаю, что могу.

Он тяжело вздохнул.

— Это слишком большая ответственность для такого маленького ребенка. Пообещай, что ты не будешь пытаться делать ничего такого, пока не станешь старше. Гораздо старше.

Ее так мучил этот ужасный зуд, что она едва слушала его.

— Обещаю! — выпалила она и бросилась наверх, чтобы снять чулки.

Она закрылась в своей комнате, сняла платье и попыталась сорвать чулки, но те не снимались. Бакстеру нравилось оставаться приклеенным к ее коже, и сколько бы она не тянула и не дергала, он не сдвинулся с места. Она даже попробовала использовать нож для писем, но его металлическое лезвие согнулось прежде, чем она смогла отсоединить Бакстера от своей кожи хоть на миллиметр.

В конце концов она зажгла спичку и поднесла ее к ноге. Бакстер заскулил и съежился.

— Не заставляй меня это делать! — пригрозила она и поднесла спичку ближе.

Неохотно, Бакстер отклеился от ее ноги и снова принял сферическую форму.

— Плохой Бакстер! — отругала она его. — Это было плохо!

Бакстер немного сплющился, поникнув от стыда.

Измученная Лавиния плюхнулась на кровать и поняла, что размышляет над тем, что сказал ей отец. Что забирать людские кошмары — это большая ответственность. Теперь она была в этом уверена. Бакстер уже был настоящей головной болью, а чем больше кошмаров она заберет у людей, тем больше он вырастет. Что тогда она будет с ним делать?

Она села на кровати, внезапно загоревшись новой идеей. Некоторые люди заслужили свои кошмары, сказал ее отец, и до нее дошло, что только оттого, что она забирает их, она вовсе не обязана хранить их у себя. Она может стать Робином Гудом сновидений, освобождая от кошмаров хороших людей и отдавая их плохим. И вдобавок за ней не будет постоянно таскаться клубок из людских кошмаров!

Выяснить, кто из людей хороший, было довольно легко, но ей нужно было быть осторожнее, определяя, кто является плохими. Ей ужасно не хотелось отдать кошмар не тому человеку. Так что она села и составила список самых плохих людей в городе. Во главе списка стояла миссис Хеннепин, директриса местного детского приюта, о которой было известно, что она бьет своих подопечных хлыстом для верховой езды. Вторым шел мистер Битти, мясник, про которого все говорили, что ему сошло с рук убийство жены. Следующим был Джимми, водитель автобуса, который переехал собаку-поводыря слепого мистера Фергюсона, когда сел за руль пьяным. Потом шел список всех людей, которые просто были грубыми или невежливыми, который получился гораздо длиннее первого, а за ним — список людей, которые Лавинии просто не нравились, который вышел еще длиннее.

— Бакстер, к ноге!

Бакстер подкатился к ее стулу.

— Как ты относишься к тому, чтобы помочь мне с одним важным проектом?

Бакстер с готовностью завертелся.

Они начали в ту же ночь. Одевшись во все черное, Лавиния засунула Бакстера в свою сумку и закинула его за спину. Когда часы пробили полночь, они выскользнули наружу и отправились бродить по городу, отдавая кошмары людям из ее списка: самые страшные — тем, кто шел вначале, помельче — тем, кто шел дальше. Лавиния вытягивала из Бакстера нити и велела им заползать вверх по водосточным трубам и забираться в открытые окна к немеченым ею целям. К концу ночи они посетили десятки домов, а Бакстер уменьшился до размеров яблока, став достаточно маленьким для того, чтобы уместиться в кармане Лавинии. Она вернулась домой без сил и провалилась в глубокий и счастливый сон, едва коснувшись головой подушки.

Через несколько дней стало ясно, что у того, что сделала Лавиния, есть последствия. Она спустилась к завтраку и увидела сидящего за столом отца, который цокал языком, читая свою утреннюю газету. Джимми, водитель омнибуса, попал в ужасную аварию, потому что был слишком уставшим из-за недосыпа. На следующее утро Лавиния узнала, что миссис Хеннепин, взбудораженная каким-то неизвестным недугом, запорола нескольких своих сирот до бессознательного состояния. А на следующее утро она узнала о мистере Битти, мяснике, который по слухам убил свою жену. Он сбросился с моста.

Терзаемая чувством вины, Лавиния поклялась не использовать свой талант до тех пор, пока она не станет достаточно взрослой, и не сможет лучше доверять собственным суждениям. Люди продолжали приходить к ее дверям, но она всем им отказывала, даже тем, кто взывал к ее чувствам полными слез историями.

— Я не принимаю больше никаких пациентов, — говорила она им. — Извините.

Но они продолжали приходить и приходить, и она начала терять терпение.

— Мне все равно, уходите! — кричала она, захлопывая дверь у них перед носом.

Это было неправдой — ей было не все равно — но это небольшое проявление жестокости было ее броней, защищающей от заразной боли других людей. Ей пришлось воздвигнуть барьер вокруг своего сердца, или она рисковала навредить еще больше.

По прошествии нескольких недель она вроде бы справилась со своими чувствами. Но однажды, поздно ночью раздался стук в окно ее спальни. Откинув занавеску, она увидела бледного молодого человека, стоящего на залитой лунным светом лужайке. Она отказала ему ранее этим днем.

— Разве я не велела вам уходить? — сказала она сквозь треснувшее стекло.

— Простите, — откликнулся он, — но я в отчаянии. Если вы не можете мне помочь, может быть, вы знаете кого-нибудь еще, кто мог бы забрать мои кошмары. Боюсь, они сведут меня с ума.

Она едва взглянула на этого юношу, когда он приходил ранее этим днем, но в выражении его лица было что-то, что заставило ее задержать на нем взгляд немного дольше. У него было приятное лицо и добрые кроткие глаза, но его одежда была в грязи, а его волосы растрепаны, словно он едва спасся от какой-то беды. И хотя ночь была сухой и теплой, он дрожал всем телом.

Она понимала, что ей следует задернуть занавески и снова отказать ему. Вопреки своим самым здравым рассуждениям, она выслушала, как молодой человек в деталях описал все те ужасы, что мучали его во сне: демоны и монстры, суккубы и инкубы, сцены, вызванные прямиком из ада. От одного только рассказа о них Лавинию бросило в дрожь — а она была не из тех, кого так легко бросает в дрожь. И все же она не испытывала соблазна помочь ему. Она не хотела больше никаких причиняющих неприятности кошмарных нитей, так что Лавиния, как бы ей не было жаль молодого человека, сказала ему, что не может ему помочь.

— Иди домой, — сказала она. — Уже поздно, твои родители будут волноваться.

Юноша разразился слезами.

— Нет, не будут, — сказал он сквозь плач.

— Почему? — спросила Лавиния, хотя и понимала, что не следует этого делать. — Они жестокие? Они плохо обращаются с тобой?1

— Нет, — ответил он. — Они умерли.

— Умерли! — воскликнула Лавиния. Ее собственная мама умерла от скарлатины, когда Лавиния была маленькой, и это было очень тяжело… но потерять обоих родителей! Она чувствовала, как в ее броне растет брешь.

— Возможно я еще смог бы это вынести, если бы они умерли мирной смертью, но это не так, — добавил юноша. — Они были убиты, жестоко убиты прямо у меня перед глазами. Вот откуда все мои кошмары.

Лавиния поняла тогда, что поможет ему. Даже если она была рождена с этим талантом, чтобы избавить от кошмаров всего одного человека, подумала она, то это должен быть именно этот юноша. Если это означает, что Бакстер станет слишком большим, чтобы его можно было спрятать, тогда она просто покажет Бакстера отцу и признается во всем, что она сделала. Он поймет ее, думала она, когда услышит историю этого юноши.

Она пригласила его внутрь, уложила на свою кровать и вытянула невероятно длинную черную нить из его уха. У него в мозгу набилось кошмаров больше, чем у любого из тех, кого она лечила прежде, и когда она закончила, нить покрывала пол ее комнаты подобно широкому извивающемуся ковру. Молодой человек поблагодарил ее, улыбнулся странной улыбкой и выскочил через окно так быстро, что порвал свою рубашку о карниз.